Пожаловалась, что сожитель бьёт её смертным боем. Да к тому же и пьёт. "А чего пьёт-то?" – "Да жена его бросила, вот он и пьёт". Дальше выясняется, что не работает. А пьёт на её деньги. Утром хватилась кошелька, а его нет. Мать сказала, что сожитель вынул все деньги, а кошелёк выкинул в форточку. "А что же вы его не выгоните? Пьёт, бьёт, деньги ворует..." – "Да жалко, от него жена ушла".

Уму непостижимо.

Потом сообщила: "Я пою". "Что поёте?" – "Русские народные песни". И завела "Ой, Самара-городок…" Голосок слабенький, но поёт чисто. Сказала, что когда она поёт сожителю, он плачет. Приезжаем в город. Она говорит: "Не дадите мне денег? У сына день рождения – хоть какой-то подарок надо. А зарплата через четыре дня".

Дал сто рублей. Хотя какой подарок можно найти за эти деньги… Но не тыщу же давать… Вот так: подвезёшь человека, да ещё и заплатишь ему. С другой стороны, это как бы плата за концерт. И думаешь: ради чего она живёт? Есть ли у неё счастье? Почему живёт с мужиком, который её бьёт?»

Эту историю рассказал мне друг по переписке, деревенский житель, писатель Николай Андреев, с которым мы работали в «Комсомольской правде». Простая такая история, но пронзительная. Как будто бы сквознячком продуло. Холодным таким, влажным, омерзительным. Ощущение такое, словно лягушка по голому телу мокрыми лапками пробежалась. Не знаю даже, что хуже... Жалею ли я эту женщину? Вряд ли. Скорее всего, думаю так: ну, дура-дурой, вот и получила! И таких дур в русской глубинке – тьма тьмущая. Но что-то все-таки не срастается.

Вот живет эта женщина в провинциальном городке. Нормальные мужики отсюда давным-давно разъехались. Выбора нет. И выхода тоже. Не хватает сил оторваться от какой-никакой квартирки, постаревшей матери, от привычного уклада жизни. Казалось бы, нет мужика, но и такой – жалкий пьянчужка – не нужен. А вот нет. Мало своих забот, так открывай пошире ворота – принимай чужое горе. У русской женщины есть какое-то ужасное, уродливое чувство сострадания. К чужому (даже если это официальный муж), можно сказать, человеку: мол, какой-никакой, а отец, мужик в доме! А нужно ли это детям? Мужика-то как раз в нем и нет. Даже в штанах уже не осталось.

Я провел детство в маленьком поволжском городке. В 24 года случайно был там проездом. Спросил бывшую соседку тетю Нину про одноклассников. Она ответила коротко: «Спились». «Как, уже?» – «Колька – придурок, возле церкви побирается. Сашка по пьянке утонул. Другого Кольку зарезали. Вовка еще жив, женат во второй раз, пьет...» Сейчас, как выяснилось, в живых осталось двое. Тихие были ребята, серые троечники. Один, которого постоянно били после уроков, стал подполковником милиции, другой, более шустрый, окончил техникум, в последнее время работал в какой-то частной шарашке. Практически в каждой семье отцы пили. Яблоки в нашем городке росли крупные, сладкие. А вот дети не получались. Дети пошли в отцов. В данном случае русская поговорка про то, как далеко падает яблоко, это как раз про них.

Наших матерей били ногами. Утром в классе у многих слипались глаза – «веселая» была ночка. И все продолжали жить – «ради детей!». А повторялось это не реже одного раза в неделю. Так что детства у нас, можно сказать, почти не было. А что сейчас? Кажется, что женщина из глубинки, которую до города подвез мой друг, живет в каком-то далеком, параллельном мире. И среди ваших знакомых таких людей нет. Что ж, вам повезло. На самом деле женщин и сейчас бьют. Просто об этом не принято говорить. Они молчат, и защитить их, если нет брата-боксера или папы-начальника, некому. Полиция, как правило, «бытовухой» не занимается. И полицию тоже можно понять – заявления пострадавшие обычно писать отказываются, а без бумажки, вы сами понимаете, и дела нет. Здесь сердобольные женщины (в тюрьму пойдет – жалко!) вновь оказываются и пострадавшими, и виноватыми. А винят они, как ни странно, чаще всего себя. Что, мол, поделаешь с мужиками, если для них пять смертных грехов из семи – это образ жизни?

«Чего-то я не понимаю в русских женщинах...» – заканчивает свое письмо Николай Андреев. Я – тоже...